Выступления знаменитого французского пианиста Пьер-Лорана Эмара стали одними из самых ярких событий декабря: в рамках абонементов Московской филармонии он дал два концерта в Зале Чайковского – сольный и с Национальным филармоническим оркестром России. А до того Эмар уже во второй раз стал гостем фестиваля «Евразия» в Екатеринбурге, выступив на его закрытии: в редко исполняемой симфонии «Турангалила» Оливье Мессиана с Уральским академическим филармоническим оркестром под управлением Дмитрия Лисса он сыграл сложнейшую фортепианную партию, а также солировал в Фортепианном концерте № 2 Бартока.

Илье Овчинникову (ИО) и Наталии Сурниной (НС) Пьер-Лоран Эмар (ПЛЭ) рассказал о дружбе с семьей Мессиана и учебе у его жены, о том, почему Бетховена можно назвать авангардистом своего времени, и о ближайших планах.

ИО Маэстро, доводилось ли вам прежде исполнять «Турангалилу» в России?

ПЛЭ Третью, четвертую, пятую части – то, что Мессиан назвал Three tâlas, разрешив их отдельное исполнение. Это было в 1974 году с оркестром Ленинградской филармонии, дирижировал Шарль Брюк. И в том же туре, то есть еще в советские времена, я играл «Турангалилу» целиком в Вильнюсе. А в Москве – никогда.

ИО Ваши впечатления от репетиции с Уральским филармоническим оркестром?

ПЛЭ Музыканты были великолепно готовы: много репетировали до моего приезда, и должен вам сказать, что никогда не забуду программу, где соединяются Второй концерт Бартока и «Турангалила». Когда мне сделали это предложение, оно показалось мне настолько нереальным, что я решил его осуществить. И мне нравится, что получилось.

НС Маэстро, как начались ваши близкие отношения с Мессианом?

ПЛЭ В двенадцать лет мне посчастливилось забавным образом стать подопечным его жены Ивонн Лорио. Я учился в Лионской консерватории и сдавал выпускной экзамен, ее пригласили в комиссию. Уже было решено, что я отправлюсь в Парижскую консерваторию совсем к другому преподавателю, но Лорио пришла на экзамен, послушала и сказала директору, что хочет меня взять. Я стал жертвой киднеппинга – она меня похитила! Другой профессор был в ярости.

НС Что же вы тогда играли?

ПЛЭ Фугу неизвестного французского композитора с очень сложной полифонической фактурой, пьесу Анри Дютийё и «Охоту» из «Больших этюдов по Паганини» Листа. Как вы знаете, у Мессиана и его жены не было детей, а я появился в классе Ивонн в очень раннем возрасте, что стало началом наших необычных отношений. К концу первого года она была довольна моей учебой в ее классе, в знак чего предложила поехать с ней и с Мессианом в Лондон на восемь дней. Там их ждала британская премьера сочинения «Преображение Господа нашего Иисуса Христа», шел 1970 год. Все эти дни мы провели вместе, я ходил на репетиции, наблюдал, как Мессиан общается, реагирует, ведет себя в повседневной жизни. Это было невероятно, для подростка – ни с чем несравнимое везение!

НС Мессиан, судя по музыке, кажется очень отстраненным от реальности. Был ли он таким в жизни?

ПЛЭ Да, он выглядел как пришелец из другого мира. В то же время ему приходилось соприкасаться с действительностью. Когда его первая жена потеряла рассудок и попала в лечебницу, ему пришлось растить сына одному в течение нескольких лет. Но это не слишком его радовало и было не по его характеру. Когда появилась Лорио, то она стала его шофером, секретарем, поваром и так далее, а он смог сосредоточиться только на педагогике и сочинении, уйдя в свой мир.

ИО В вашем репертуаре все сочинения Мессиана с участием фортепиано; на каком уровне сложности среди них – фортепианная партия «Турангалилы»?

ПЛЭ Она особенная… Ее можно рассматривать не как сольную, но как одну из оркестровых партий с развернутыми каденциями. От исполнителя она требует очень многого – и техники, и сил: вы играете не все время, но вступаете очень часто, всякий раз с разными группами оркестра, и должны быть к ним гораздо более внимательны, чем если просто играете концерт с оркестром. Порой вы ему помогаете, а не он вам: вы находитесь в самой сердцевине сочинения! Интереснейшая партия, очень люблю ее, хотя она не каждому по силам – многие молодые пианисты ее боятся, возможно, считая себя слишком хрупкими для нее (смеется).

НС «Турангалила» – часть мессиановского «триптиха о Тристане», у которой есть своя программа. Насколько тесно с ней связана собственно музыка?

ПЛЭ Думаю, очень тесно. Если сравнить с «Турангалилой», «Ярави» и «Пятью песнопениями» сочинения Мессиана военной поры, начиная с «Квартета на конец времени», и более поздние сочинения 1950-х, такие как «Каталог птиц», вы найдете немало черт, которые остаются неизменными. Но очевидно и то, что «Квартет на конец времени» скорее – некое видение, метафизическое высказывание. «Турангалила» совсем другая, абсолютно необузданная, хотя некоторые ее страницы в первую очередь созерцательны, остальные же эпизоды куда более земные. В поздних сочинениях, в том числе связанных с птицами, автор как бы дистанцируется от содержания: программа имеется, но путь ее воплощения совсем другой.

НС Система лейтмотивов «Турангалилы» не может не напомнить о Вагнере. Есть ли здесь его влияние не только на уровне идеи «триптиха о Тристане», но и на музыкальном?

ПЛЭ Для выражения своего темперамента, образов Мессиану часто требовались масштабные формы. «Турангалила» – симфония из десяти частей длиной час с четвертью, не говоря уже о том, что немногие композиторы взялись бы за фортепианный цикл продолжительностью два часа с половиной, как «Каталог птиц». Такие грандиозные формы надо организовать, придав содержанию единство и не убив его однообразием. В этом Мессиан был очень систематичен, поэтому у него есть лейтмотивы, проходящие через все сочинение, – гармонические, ритмические, здесь его фантазия безгранична.

Есть книга о различных влияниях у Мессиана. В ней идет речь и о греческой музыке, и об индийской, и о композиторской, начиная с барокко… оказывается, многие из этих влияний он скрывал! Мессиан владел искусством заимствования и активно им пользовался – брал то, что ему требовалось, и окутывал облаками собственной системы. Мессиановский способ работы над темами, даже когда это явно вагнеровское наследие, – один из путей подпитки собственной изобретательности, один из путей организации.

НС Мессиан – уникальная фигура, и тем не менее его теории сближения европейского и восточного сознания, западной и восточной музыки, его идея мистерии напоминают о Скрябине, не так ли?

ПЛЭ Разумеется. Во-первых, музыка, основанная на понимании звука как цвета. Во-вторых, гармоническая система, структурированная строго симметрично. В-третьих, порыв к потустороннему, стремление к грандиозному: все это их сближает. Удивительно ли, что Мессиан не любил разговоров об этом, и сам никогда не упоминал о возможности влияния Скрябина? Думаю, это было частью его стратегии: демонстрировать одни влияния и скрывать другие.

Есть в музыке Мессиана и еще одно влияние – Обухов. Его пьесы 1915–1917 годов просто невероятны. Мессиан их знал, хотя в семи томах его трудов имя Обухова упоминается вскользь раз или два. Но если сравнить стилистику двух композиторов, их подход к гармонии и ее спектрам, общего столь много, что в случайность поверить невозможно.

Эти сближения не так удивительны: лишившись общего языка, композиторы стали тем более нуждаться в определенных параметрах организации материала, будь то цвет, или звук, или время… И те, кто опирался на один из этих параметров, могли порой приходить к близким открытиям – как некоторые пастели Ларионова напоминают работы Делоне или Синьяка: все они анализировали структуру цвета как такового. Не говоря уже о Шёнберге и Рославце, которые более или менее одновременно и более или менее независимо друг от друга пришли к двенадцатитоновой системе, хотя и разными путями.

ИО Ваш сезон посвящен Бетховену, которого вы играете по всему миру: в московской программе – с Шёнбергом и Бергом, в других – с сонатой «Конкорд» Айвза, в третьих – со Свелинком или Штокхаузеном. Как возникают эти сочетания?

ПЛЭ Юбилей ко многому обязывает, и можно либо ничего не делать, либо представить Бетховена в не самом расхожем измерении. Мне хотелось показать, каким мощным авангардистом, нарушителем основ он был; соединить его музыку с музыкой других авангардистов, менявших то, что казалось незыблемым; дать широкой публике услышать музыку, которую не больше нигде не услышишь. Я составил пять таких программ, и в каждой подчеркиваю одно из измерений бетховенского творчества.

Например, программа со Свелинком формируется либо вокруг сонаты «Хаммерклавир», либо вокруг 28-й и 31-й: каждая демонстрирует радикальные перемены в понимании сонаты. Одной из стратегий Бетховена было скрещение сонатной формы с какой-либо еще, например, с фугой в случае финала «Хаммерклавира»: здесь она полностью меняет природу финала сонаты. Посередине между классицизмом и романтизмом, в постреволюционную эпоху Бетховен осуществлял свою революцию в музыке.

С этой точки зрения выбраны и другие сочинения: Свелинк попал в эпоху между ренессансом и барокко, его «Хроматическая фантазия» начинается по правилам stile antico, но постепенно уходит в барочную виртуозность. Соната Берга – его способ сказать «до свидания» тональной музыке. Но сказать в очень плотной сонатной форме, используя полифонию столь напряженно, что порой эти полифонические волны кажутся разрушающими форму. Это вновь гибрид двух традиций. А Джордж Бенджамин уже в начале XXI века пишет «Shadowlines» – шесть прелюдий в форме канона для фортепиано, смесь самой свободной и самой строгой форм.

ИО Вместе с Гюрцених-оркестром вы также представляете в нескольких городах программу, апеллирующую к традиции бетховенских «академий».

ПЛЭ Это концерт с открытой формой и с большим количеством новой музыки, где одни сочинения звучат целиком, другие частями, где смешиваются жанры, в общем, нечто очень креативное. Два абсолютно новых сочинения плюс несколько важных партитур ХХ века плюс Бетховен – программа на один вечер, достаточно продолжительная! Конечно, одному или с ансамблем такие программы придумывать легче, чем с оркестром. Тем более я воодушевлен.

НС Ваша московская программа не только сопоставляет Бетховена, взорвавшего сонатную форму, с Шёнбергом и Бергом, взорвавшими многое другое: все эти сочинения были написаны в Вене, важно ли это для вас?

ПЛЭ Для меня программа важна в первую очередь тем, как происходит сжатие материала. Все эти композиторы были очень богаты по части и выразительности, как Шёнберг, и контрастов, как Бетховен, и тонкости письма, как Берг. Им было важно, чтобы музыка не звучала для публики слишком сложно, чтобы в ней можно было найти ключи для слушания. Как, например, Бетховен в Седьмой сонате. Она так контрастна и переменчива! И тем не менее в финале вас завораживает ее органичность: большинство ее тем основаны на одном и том же мотиве. Что делает Шёнберг в Пяти пьесах? В четырех пьесах из пяти мы видим подобие гипертемы, рождающейся из одной и той же серии. Автору нужна система, которая служила бы объединяющим элементом: это мы видим и в Пяти пьесах – музыке, полной воображения, но очень экономной.

«Аппассионата» – очередной новый проект Бетховена, поражающий контрастами с самого начала. Эти паузы, создающие ощущение прерывистости, невероятны. Каким же образом к концу пьеса кажется нам настолько цельной? Благодаря исходному материалу: он создает противоположные музыкальные идеи на основе одинаковых структур. Нечто похожее делает Берг в Сонате. Форма ее так концентрированна, что кажется постоянно скользящей. И вдруг из нее вырастает полифония, не имеющая с сонатой ничего общего. За десять минут происходит так много! И все под строгим контролем, как, впрочем, в каждом его сочинении. Каждое из этих сочинений богато контрастами. И притом может казаться единым и открытым для слушателя.

ИО Еще один важный для вас композитор – Дьёрдь Куртаг: пьесы из его «Игр» вы исполняете вместе с фрагментами «Искусства фуги» и I тома «Хорошо темперированного клавира» Баха – циклов, которые прежде вам было важно сыграть именно целиком.

ПЛЭ Идея эта не нова, здесь я выступаю как наследник Куртага. В его музыке столько явных и скрытых отсылок – просто какое-то бюро находок! Сам он, выступая как пианист, перемешивал сочинения свои и других композиторов. Его творчество в основном – миниатюры, а их не так просто представить на концерте, для этого надо придумать форму. Я искал разные возможности, и Бах – лишь одна из них: я соединял Куртага с «Листками из альбома» Шумана – это подобие дневника, как и «Игры» Куртага. Вместе они звучали отлично, как бы комментируя друг друга. Еще до смерти Марты Куртаг, которую глубоко переживаю, я решил сильнее сконцентрироваться на музыке Куртага, играть ее еще больше! В 2021 году на фестивале Куртага, который собираюсь провести, обязательно сыграю «Игры» целиком – несколько сот пьес в девяти томах.

ИО Два года назад вы записали «Каталог птиц», ждать ли новых записей?

ПЛЭ Я сделал столько записей, что новые стоит делать только с особенным смыслом. На следующем диске будет столь важная для меня соната «Хаммерклавир»; мы давно запланировали ее запись, но это такая недосягаемая вершина, что я все искал причины ее отложить. Однако скоро это случится, и новый диск выйдет – на этот раз с одним Бетховеном. Каким современным, каким странным, каким раздражающим был он для своего времени: тональная музыка стала для нас такой рутиной, что мы почти об этом забыли. Чего стоят невероятные Багатели: совершенно ведь безумное сочинение. А я играю их в окружении коротких пьес других авторов, для своих эпох тоже радикальных: это «Нотации» Булеза, это «Musica ricercata» Лигети и так далее. Воображение Бетховена было настолько бесконечным – нам есть чем вдохновляться.

Авторы: Илья Овчинников, Наталия Сурнина